И не в состоянии долее бороться с овладевшим мною голодом, я набросился на восхитительные катаефы, а потом на ломтики сочной баклавы, потом очистил всю чашу белой маллагабии, доставляющей такое освежение сердцу.
Потом я перешёл к цыплятам и съел их всех, до того искусно сделан был подкисленный зёрнами гранатов фарш, которым они были начинены.
После я перешёл к фруктам, и долгим и искусным выбором их приятно услаждал своё небо.
Наконец, я утолил жажду, черпая из глиняного кувшина.
И как только наполнился желудок мой, мною овладела страшная истома, и я опустился на подушки, лежавшие на коврах, и погрузился в глубокий сон.
Когда же я проснулся утром, то лежал уже не на мягком ковре, а на голом мраморе, и на животе моём лежала щепотка соли и кучка толчёного угля; и я не видел нигде и следа живого существа.
И велико было моё замешательство и моё удивление; и я раскаялся в неспособности моей противостоять бессоннице и утомлению.
И я побрёл печально к дому, где застал бедную мою Азизу.
Увидав меня, она быстро встала и, отерев слёзы, приветствовала меня ласковыми словами.
И я поспешил рассказать ей, что случилось со мною.
Тогда она сказала мне с испугом:
— Клянусь Аллахом, боюсь, что незнакомка подвергнет тебя тяжелым испытаниям.
Ведь соль означает, что она находит тебя крайне безвкусным, ибо ты дозволил сну овладеть тобою; а уголь означает: «Да покроет Аллах лицо твоё чернотою, о ты, любовь которого полна лжи!» Теперь ты видишь, что эта женщина отнеслась к тебе с полным презрением, выразив, что ты способен только есть, пить и спать.
Да избавит тебя Аллах от влечения к этой бессердечной женщине!
Услыхав эти слова, я воскликнул:
— Клянусь Аллахом, женщина эта права: влюблённые не должны поддаваться сну!
Скажи, ради Аллаха, что делать мне теперь?
Дойдя до этого места, Шахразада заметила приближение утра и умолкла.
А когда наступила сто семнадцатая ночь, она сказала царю шахрияру:
ассказывали мне, что визирь Дандан так продолжал рассказ, который прекрасный Азиз излагал принцу Диадему:
— И бедная Азиза, любившая меня беспредельной любовью, сказала мне:
— О дорогой Азиз мой!
Возвратись сегодня вечером на то же самое место и берегись поддаваться искушению сна!
А для этого необходимо воздерживаться от пищи, ибо она отягчает чувства.
И прошу тебя, после того, как девушка даст удовлетворение твоим желаниям, скажи ей стихотворение, которое ты заучил.
И да хранит тебя Аллах и защитит тебя от всяких козней!
Тогда я стал молить Небо о скорейшем наступлении ночи.
И когда день пришёл к концу, я вышел из дому.
Придя в сад, я нашёл, как и накануне, великолепно освещённую залу и в ней подносы, уставленные разными яствами, пирожными, фруктами и цветами.
И как только запах яств усладил мои ноздри, я не мог уже сдерживаться и ел до насыщения, а потом утолил жажду из большого глиняного кувшина.
И скоро веки мои отяжелели, и, чтобы бороться со сном, я начал приподнимать их моими пальцами, но напрасно.
Тогда я сказал себе:
— Я прилягу лишь на минутку, но спать я не буду, о нет!
И я взял подушку и подложил её себе под голову.
Но проснулся я лишь на другой день в жалком сарае, и я нашёл на животе моём кость от бараньей ноги, круглый мячик, косточки фиников и зёрна сладких рожков, а рядом лежали две серебряные драхмы и нож.
Тогда я вскочил на ноги и взбешённый тем, что случилось со мною, схватил нож и побежал домой, где я застал бедную Азизу, жалобно произносившую следующие стихи:
О слёзы глаз! Вы растопили сердце
И размягчили тело всё моё,
Мой друг ко мне всё более жесток!
Тогда я, вне себя от бешенства, вывел её из задумчивости несколькими бранными словами.
Но она крепко прижала меня к своей груди и, несмотря на то, что я пытался оттолкнуть её, сказала - О мой бедный Азиз, я вижу, что ты и в эту ночь дозволил сну одолеть тебя?
Тогда, не в состоянии сдерживать себя, я опустился на ковры, задыхаясь от злости, а дочь моего дяди стала обмахивать меня веером и говорить ободряющие слова, уверяя, что всё устроится.
И по её просьбе я перечислил ей все те предметы, которые я нашёл на животе при моём пробуждении.
И она сказала:
— Знай же, что круглый мяч означает...
Но в эту минуту Шахразада заметила, что приближается утро, и, как всегда, остановилась в своём повествовании.
А когда наступила сто восемнадцатая ночь, она сказала:
най - мяч означает, что твоё сердце склонно витать в воздухе; финиковые косточки означают, что подобно им ты лишён сладости; зёрна сладких рожков, плодов дерева Айюба (Айюб - исламский пророк; соответствует библейскому Йову), отца терпения, должны напомнить тебе об этой добродетели, столь драгоценной для влюблённых; что касается кости от бараньей ноги, то она не подлежит объяснению!
Тогда я воскликнул:
— Но ты забыла о ноже и двух серебряных драхмах!
И Азиза, задрожав, сказала мне:
— О Азиз, мне страшно за тебя!
Две серебряные драхмы - её глаза.
И она хочет сказать тебе: «Клянусь моими глазами, если ты заснешь тут снова, я зарежу тебя!» О сын моего дяди, страшно мне за тебя!
Тогда я сказал ей:
— Если тебе дорога жизнь моя, скажи, как найти выход из этого?
И она сказала:
— Ты должен внять моим словам, иначе все погибло!
Ты должен спать тут до вечера, тогда ты в состоянии будешь противостоять ночью искушению сна.
И когда ты проснёшься, я дам тебе есть и пить, и тогда тебе бояться нечего.
И дочь моего дяди заставила меня улечься и нежными движениями стала растирать мои члены, и под влиянием этого массажа я уснул, а вечером при моём пробуждении она поспешила дать мне поесть; и она сама клала мне куски в рот, и я совершенно насытился.
Потом она вымыла мне руки и окропила меня душистой водой.
После принесла красивое платье, облачила меня в него и сказала:
— Если Аллаху будет угодно, эта ночь будет для тебя ночью твоих желаний!
Но не забывай моей просьбы!
Скажи ей стихотворение, которое я заставила тебя заучить!
И я прибыл в сад и снова вошёл в залу, и опустился на богатые ковры.
И так как я был сыт, то смотрел равнодушно на подносы, просидев до половины ночи.
Однако, когда прошло три четверти ночи, голод опять заговорил во мне, и он так усилился, что я не мог противостоять влечению моей души.
Я приподнял шёлковые платки и наелся досыта, и выпил стакан вина, потом другой, и так до десяти.
Тогда голова моя отяжелела, но я крепился и вертел головой во все стороны.
И в ту минуту, когда я уже готов был поддаться сну, я услышал шелест шёлковых материй.
И я едва успел вскочить на ноги и вымыть руки и рот, как увидел, что занавес в глубине залы поднялся.
И окружённая молодыми рабынями, прекрасными, как звёзды, вошла она.
И была она точно сама луна.
На ней было платье из зелёного атласа, все шитое красным золотом.
И она улыбнулась мне и сказала:
— Это очень мило!
Как удалось тебе на этот раз побороть сон?
И я ответил:
— Предчувствие твоего появления освежило мне душу!
Тогда она подмигнула рабыням, и они удалились, оставив нас одних в зале.
И она села рядом со мною, и прижалась ко мне своей грудью, и обвила мою шею своими руками.
И я прильнул к её губам, я сосал её верхнюю губу в то время, как она сосала мою нижнюю губу; и мы вместе опустились на ковры.
И я развязал шнурки её одежд; и мы обнимались, и целовались, и ласкали, и кусали друг друга.
И она упала в мои объятия, задыхаясь от желания.
И эта ночь была сладостной ночью для моего сердца.
Когда же наступило утро, и я хотел проститься, она остановила меня и сказала:
— Подожди немного!
Мне нужно передать тебе одну вещь...
В эту минуту Шахразада заметила приближение утра и скромно умолкла.
А когда наступила сто девятнадцатая ночь, она сказала:
молодой Азиз так продолжил своё повествование:
— Она остановила меня и сказала:
— Мне нужно передать тебе одну вещь и дать тебе добрый совет!
Услыхав эти слова, я присел рядом, а она достала кусок парчи, на котором была вышита газель, и передала мне парчу со словами:
— Это работа моей приятельницы, принцессы Камфарных и Хрустальных островов.
Знай, что этот предмет будет иметь невероятное значение в твоей жизни.
И тогда я стал горячо благодарить её и, прощаясь с нею, забыл сказать стихи, о которых говорила дочь моего дяди.
Когда я пришёл домой, я застал Азизу в ужасном состоянии: её черты носили печать страдания но, сделав усилие над собой, она поднялась, прижала меня к своему сердцу и спросила:
— Сказал ли ты ей стихи, о Азиз?
А я, смутившись, отвечал:
— Я совершенно забыл о них!
И виноват в этом этот кусок шёлковой материи.
И я развернул перед нею парчу и показал эту газель.
Тогда Азиза разразилась громкими рыданиями и воскликнула:
— Умоляю тебя, не забудь в следующий раз сказать ей эти строфы!
И она повторила мне свои стихи, и я хорошо запомнил их.
Когда же наступил вечер, она сказала мне:
— Вот близится твой час, о Азиз!
Да приведет тебя Аллах невредимым к желанной цели!
Придя в сад, я вошёл в залу, где нашёл уже мою возлюбленную, которая давно ждала меня; и она тотчас же привлекла меня к себе, и поцеловала меня, и усадила рядом с собою; потом, когда мы насытились яствами и напитками, мы вполне отдались друг другу.
И бесполезно описывать наши забавы, продолжавшиеся до самого утра.
И на сей раз я не забыл произнести стихи Азизы:
Влюбленные!
Аллахом вас молю я,
Скажите мне, когда б без перерыва
Пылала в сердце страстная любовь,
Где б нам тогда искать освобожденья?..
Не могу передать, какое действие произвели эти стихи на мою подругу; её сердце смягчилось, она залилась слезами и произнесла следующие строфы:
Хвала и честь душе великодушной
Соперницы! Она всё знает тайны
И их хранит безмолвно. И, страдая
От дележа, безропотно молчит.
Известно ей достоинство терпенья!
И я постарался удержать в памяти эту строфу, чтобы передать её Азизе.
И когда я вернулся домой, я нашёл Азизу, лежавшую на тюфяках.
её лицо был покрыто страшной бледностью, она печально взглянула на меня и сказала едва слышным голосом:
— Ты не позабыл мою просьбу?
И я сказал, что сделал это, и повторил стихи, произнесённые моей возлюбленной.
Слушая их, Азиза тихо заплакала, а потом прошептала следующие слова поэта:
Кто не способен умолчать о тайне
Иль вынести с терпеньем испытанье
Себе лишь смерти может ждать в удел.
Когда умру я, мой привет пошлите
Вы той, кем жизнь загублена моя.
Потом она добавила:
— Прошу, когда будешь у твоей возлюбленной, передай ей эти стихи!
И да будет жизнь твоя сладка, о Азиз!
И вот, когда спустилась ночь, я вернулся в сад и нашёл мою подругу, ожидавшую меня в зале.
И мы ели, пили и всячески забавлялись, и я вспомнил обещание, данное мною Азизе, и передал её стихи.
Но едва только моя подруга услышала их, как отстранилась от меня и в ужасе закричала:
— Клянусь Аллахом!
Особа, которая произнесла эти стихи, в эту минуту уже не числится в списке живых!
Надеюсь, что она не родственница тебе!
Тогда я сказал ей:
— Это моя невеста, дочь моего дяди!
Тогда она воскликнула:
— Почему же ты скрыл это от меня?
Клянусь Аллахом, я не позволила бы себе похитить у неё жениха, если бы знала об этих узах!
Но скажи мне, знала ли она о наших свиданьях?
Я сказал:
— Разумеется!
И она сама толковала мне знаки, которыми ты объяснялась со мною!
Тогда она воскликнула:
— Значит, ты причина её смерти!
Поспеши же к ней и узнай, что случилось!
И я поспешно удалился, озабоченный этим печальным предсказанием.
И когда я подходил к нашему дому, то услышал крики женщин, предававшихся печали.
И одна из соседок сказала мне:
— Азизу нашли распростёртой на полу без признаков жизни.
Я бросился в дом, и моя мать закричала мне:
— Ты ответишь перед Аллахом за её смерть!
О сын мой, каким недостойным женихом был ты!..
Но на этом месте своего повествования Шахразада заметила приближение утра и скромно умолкла.
А когда наступила сто двадцатая ночь, она сказала:
