История царя Омара-аль-Немана и двух его удивительных сыновей, Шаркана и Даул-Макана
дошло до меня, о царь благословенный, что Нозхату и её похититель скоро прибыли в Дамаск и остановились в хане Султани.
А так как Нозхату была бледна от огорчения и не переставала плакать, то бедуин сказал ей с гневом:
— Если ты не перестанешь плакать, то потеряешь свою красоту, и тогда тебя можно будет продать разве какому-нибудь безобразному жиду!
Потом бедуин запер Нозхату в одной из комнат и поспешил на невольничий базар, где сказал работорговцам:
— У меня есть невольница из Иерусалима, и у неё есть больной брат, которого я должен был оставить у моих родных.
Поэтому тот из вас, кто купит её, должен успокоить её, сказав, что брат её находится в Иерусалиме в доме его самого, то есть покупателя.
Тогда один из купцов спросил:
— Какого она возраста?
И бедуин ответил:
— Это очень молодая девушка, уже вышедшая из детства.
Она умна, вежлива, полна совершенств и красоты.
К несчастию, она похудела и несколько потеряла округлость тела.
Но все это легко поправить заботливостью.
Тогда купец сказал:
— Если она действительно такова, как ты говоришь, я куплю её, но деньги отдам тебе после того, как перепродам её.
Знай, что я предназначаю её царю Омару, господину Багдада и Хорасана, сын которого, доблестный Шаркан, правит в нашем Дамаске.
Я отправлюсь к нему и расскажу, в чём дело, а он даст мне письмо к царю Омару, и тот купит её у меня за хорошую цену.
Тогда я и заплачу тебе по нашему уговору.
И бедуин отвечал:
— Я согласен.
Тогда оба они направились к месту, где была заперта Нозхату, и бедуин сказал:
— Смотри, вот она там.
Я позволяю тебе подойти к ней и хорошенько рассмотреть, но не пугай её и говори с ней ласково.
Торговец вошёл за перегородку и сказал девушке:
— Мир тебе, о молодая девица!
И Нозхату ответила голосом сладким, как сахар, и с самым превосходным произношением:
— И тебе мир и благословение Аллаха!
Торговец был очарован этими звуками, и он сказал себе:
— Аллах!
Как она привлекательна!
А Нозхату подумала:
— У этого старика почтенный и располагающий к себе вид.
Дай Бог, чтобы я сделалась его невольницей, чтобы избавиться от этого грубого бедуина с его свирепым нравом!
Поэтому я должна отвечать умно и дать заметить мою приветливость.
И когда торговец спросил её:
— Как ты поживаешь, молодая девушка?
Она скромно тихо ответила:
— О почтенный старец, каждый человек несёт свою судьбу, как говорит наш пророк Магомет, да будет над ним благословение Аллаха!
Когда торговец услышал это, ум его затрепетал от радости, и он сказал себе:
— Без сомнения, я получу за неё от царя Омара, что хочу!
Потом он обратился к бедуину и сказал:
— Эта невольница восхитительна!
Сколько ты за неё хочешь?
А бедуин вскричал:
— Как ты смеешь говорить такое!
Теперь она вообразит, что в самом деле восхитительна, и я потеряю над нею всякую власть!
Ступай вон!
Тогда купец понял, что бедуин - грубое животное; поэтому он попытался выйти из затруднения, сказав:
— О шейх бедуинов, я покупаю её, несмотря на все её недостатки!
Я предлагаю за неё сто золотых динариев, кроме залога и пошлин, которые беру на себя.
Но бедуин закричал в бешенстве:
— Иди прочь!
И за двести динариев не уступлю я даже старой тряпки, которою покрыта её голова!
Я оставлю её при себе и увезу в пустыню пасти верблюдов и молоть зерно!
А так как торговец не двигался с места, бедуин закричал ему:
— Я ничего не продаю!
Поворачивайся и уходи, а не то услышишь от меня вещи, которые тебе не понравятся!
Тогда купец подумал: «Без всякого сомнения, этот бедуин необыкновенный глупец!
Но я всё же сумею заставить его выпустить добычу, потому что эта девушка стоит целого клада драгоценностей».
Поэтому, удерживая бедуина за край плаща, он спокойно сказал ему:
— О шейх бедуинов, не волнуйся!
Я вижу, ты не привык к покупкам и продажам.
Для этих дел нужно много терпения и умения.
Поверь, я дам тебе всё, что ты хочешь.
Но прежде мне нужно взглянуть на лицо невольницы, как всегда делается в таких делах.
И бедуин сказал:
— Смотри на неё, сколько хочешь, и, если хочешь, раздень донага и трогай её повсюду, как тебе угодно.
Но купец, подняв руки к небу, воскликнул:
— Да хранит меня Аллах обнажать её, как невольницу!
Я хочу взглянуть только на её лицо.
Но на этом месте своего рассказа Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила пятьдесят седьмая ночь, она сказала:
узнала я, о царь благословенный, что купец сказал:
— Я хочу видеть только её лицо.
И он подошёл к Нозхату и кротко спросил:
— Как твоё имя?
И она ответила со вздохом:
— Моё прежнее имя - Упоение временем, а новое - Гнёт времени.
При этих словах купец почувствовал, что слёзы выступили у него на глазах.
А бедуин подошёл к Нозхату с поднятою плетью и сказал:
— Что ты там болтаешь, показывай своё лицо, и делу конец!
Тогда Нозхату горестно сказала купцу:
— О почтенный старик, избавь меня от этого разбойника!
Иначе нынешнею же ночью я убью себя!
Тогда купец сказал бедуину:
— О шейх бедуинов, эта девушка только обуза для тебя.
Продай её мне за какую хочешь цену!
Но бедуин снова закричал:
— Ты должен назначить цену, иначе я увезу её в пустыню пасти верблюдов!
Тогда купец сказал:
— Семьдесят тысяч динариев!
Но бедуин ответил:
— Знай, о купец, что я истратил на одни ячменные лепёшки для неё девяносто тысяч золотых динариев!
Тогда остолбеневший от безумия этого животного купец сказал:
— Но, послушай, все члены вашего племени и одной сотни динариев не проели на ячмене!
Я скажу тебе моё последнее слово, и, если ты не согласишься, я пойду к нашему повелителю Шаркану и скажу ему о дурном обращении твоём с этой молодой невольницей, которую ты, конечно, украл, о разбойник!
Сто тысяч динариев!
Тогда бедуин ответил:
— Уступаю!
И купец повёл бедуина и молодую невольницу к себе и полностью заплатил ему условленную сумму.
И бедуин сел на своего верблюда и отправился в Иерусалим, говоря себе: «Если сестра принесла мне сто тысяч динариев, то и брат доставит мне, по крайней мере, столько же.
А потому пойду искать его».
И, приехав в Иерусалим, он стал разыскивать Даул-Макана; но так как тот уже уехал с истопником, то корыстолюбивый бедуин не нашёл его.
Что же касается молодой Нозхату...
Но в это время Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила пятьдесят восьмая ночь, она сказала:
то касается молодой Нозхату, то добрый купец привёл её в дом свой, дал ей богатое одеяние, потом пошёл к золотых дел мастерам и ювелирам, и выбрал для неё драгоценные украшения, и отнёс их домой, и передал ей в руки, и сказал:
— Теперь я требую от тебя, чтобы ты, когда я приведу тебя к нашему правителю Шаркану, сказала ему в точности, за какую именно цену я тебя купил, чтобы и он не забыл упомянуть о ней в письме, которое я желаю получить от него к царю Омару.
И я хотел бы, чтобы Шаркан дал мне пропускной лист на то, чтобы товары мои не оплачивались бы пошлинами и сборами при въезде в Багдад.
При этих словах Нозхату вздохнула, и глаза её омочились слезами.
Тогда купец спросил:
— О дочь моя, почему каждый раз, как я называю Багдад, слёзы появляются у тебя на глазах?
Разве у тебя есть там кто-нибудь, кого ты любишь, родственник или купец?
Тогда Нозхату сказала:
— Клянусь Аллахом!
Я не знаю там никого кроме самого царя Омара.
Я воспитывалась в его дворце вместе с его родной дочерью.
И он был очень расположен ко мне; и всякая моя просьба была бы для него священна.
И потому, если ты желаешь от него милости, принеси мне перо, чернильницу и лист бумаги, и я напишу письмо, которое ты передашь в собственные руки царя Омара, и скажешь ему:
— О царь, твоя невольница Нозхату испытала превратности судьбы; и она была куплена и меняла господ и дома; и в настоящую минуту она находится в доме твоего представителя в Дамаске.
И она шлёт тебе поклон и пожелание мира!
Услышав эти необычайные слова, купец был на вершине удивления, и в его сердце возросло расположение к Нозхату; и преисполненный уважения к ней, он спросил:
— О чудная девушка, ты наверняка была похищена из дворца.
И, вероятно, ты сведуща в науках и в чтении Корана.
И Нозхату сказала:
— Я знаю Коран и медицинские науки; комментарии к сочинениям Гиппократа, к которым сама составила примечания; я читала философские книги и логику; я чертила все геометрические фигуры; я говорила со знанием дела об архитектуре; я долго изучала гигиену, синтаксис, грамматику и историю языка; я посещала общество учёных, и я сама автор нескольких книг о красноречии и арифметике; и я запомнила всё, чему училась!
И я напишу тебе это письмо хорошо рифмованными стихами, чтобы во время пути в Багдад ты мог иметь удовольствие читать его, не нуждаясь в книгах для дороги, потому что оно будет услаждать твое уединение!
Тогда бедный купец остолбенел от удивления и воскликнул:
— О Аллах!
Счастливо жилище, которое приютит тебя!
И как счастлив будет тот, кто будет жить под одним кровом с тобою!
И он почтительно принёс ей чернильницу и другие принадлежности.
И Нозхату взяла калам, обмакнула его в пропитанный чернилами тампон, попробовала его сперва на ногте и написала все, как говорила.
И когда она закончила, то посыпала песком лист бумаги и подала его купцу, который почтительно взял его, приложил к губам, потом ко лбу, спрятал в кусок атласной материи и воскликнул:
— Слава Тому, Который создал тебя, о дивное существо!
В этом месте своего рассказа Шахразада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила пятьдесят девятая ночь, она сказала:
узнала я, о царь благословенный, что купец не знал, чем угодить своей гостье; и он выказывал ей все знаки уважения и восхищения; и подумал он, что нужно предложить ей пойти в гамам.
И он позвал лучшую массировщицу и сказал ей, что она должна заботиться о молодой девице, и прибавил:
— А когда она вымоется, ты позовешь меня.
И пока Нозхату мылась, купец пошёл на базар, и купил разного рода плоды и сорбеты, и поставил все это на место, на котором Нозхату должна была одеваться.
И массировщица по окончании купанья завернула Нозхату в надушенные полотенца, и обе они принялись есть плоды и пить сорбеты.
И в эту минуту пришёл купец, неся ящик из сандалового дерева.
И он открыл его, призывая имя Аллаха, и приступил к одеванию Нозхату, чтобы вести её затем к Шаркану.
Купец подал тонкую шёлковую рубашку и вытканный золотом головной шарф, стоивший тысячу динариев.
Потом надел ей платье, все вышитое золотыми нитями, а на ноги - башмаки из красного сафьяна, усеянные золотыми блестками и украшенные цветами, в которые вкраплены были жемчужины и драгоценные камни.
Потом он продел ей в уши подвески из жемчуга, каждая из которых стоила по тысяче золотых динариев, а на шею надел золотое ожерелье филигранной работы и опоясал её десятью рядами янтарных шариков и золотых полумесяцев; и в каждом янтарном шарике горел рубин, а в каждом полумесяце было девять жемчужин и десять бриллиантов.
Так была одета Нозхату, и было на ней украшений более, чем на сто тысяч золотых динариев.
Тогда купец вышел с нею из гамама, и все прохожие изумлялись её красоте и убранству и восклицали:
— О Аллах!
Блажен человек, кому она принадлежит!
И купец прибыл во дворец, вошёл к Шаркану, поцеловал землю между рук его и сказал:
— Я принёс тебе несравненный подарок, соединяющий в себе все качества и упоения!
Тогда Шаркан сказал ему:
— Поспеши показать мне его!
И купец поставил Нозхату перед своим повелителем.
Но Шаркан не узнал в этой красавице сестру свою, которую, впрочем, никогда и не видел по причине зависти, которую почувствовал при рождении брата своего Даул-Макана.
И беспредельно было его восхищение при виде этого дивного стана и дивных форм, в особенности же, когда купец прибавил:
— Кроме красоты, дарованной ей природой, она сведуща во всех гражданских, политических и математических науках.
И она может ответить на все вопросы величайших учёных Дамаска и всего государства.
Ни минуты не колеблясь, Шаркан сказал купцу:
— Скажи казначею, чтобы он уплатил тебе её стоимость!
Тогда купец сказал:
— О доблестный царевич, девушку эту я предназначал твоему отцу, но твоё желание господствует у меня в уме и сердце!
Взамен же я прошу тебя освободить от пошлин и налогов мои товары.
И Шаркан сказал:
— Дарую тебе это.
Но скажи мне, во что обошлась тебе эта молодая девица?
И купец ответил:
— В сто тысяч золотых динариев.
Шаркан тотчас же призвал казначея и сказал ему:
— Уплати немедленно этому почтенному купцу двести тысяч золотых динариев и сверх того ещё сто двадцать тысяч.
И кроме, того пусть отныне знают, что с него не должно требовать никакого налога.
Затем Шаркан призвал четырёх дамасских кади и сказал им...
Но тут Шахразада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила шестидесятая ночь, она сказала:
|